Андрей Ливадный - Шаг к звездам [= Вспышка]
Как показало дальнейшее развитие событий, синтеза не произошло, воспоминания пятилетней девочки продолжали существовать отдельно от неодухотворенных знаний. Элизабет будто раздвоилась: одно и то же сознание с равной непринужденностью выстраивало сложную, выверенную систему защиты, ограждая себя от поползновений сканирующих программ, и тут же с непостоянством пятилетнего ребенка тянулось к камерам наблюдения, расположенным на высотных объектах строящегося города, чтобы с восторгом созерцать седые облака, цепляющиеся за вершины гор…
Наметившийся дисбаланс рано или поздно должен был привести к катастрофическим последствиям. Элиза не могла вечно блуждать по компьютерным сетям «Орлиного Гнезда», играя в прятки с системами глобального контроля, забавляясь с видеокамерами наблюдения или считывая сверхсекретные данные с электронных носителей информации.
Она неизбежно должна была прозреть.
Чудовищный «момент истины» настал, когда ее сознание дотянулось до зала, где под колпаком камеры поддержания жизни было заключено беспомощное тело настоящей Элизабет.
Чувства очнулись.
Она с ужасом узнала себя в неподвижном, увитом проводами и шлангами, облепленном датчиками систем насильственного поддержания жизни комочке изувеченной плоти, и травматическая память вмиг захлестнула ее, прокатившись в рассудке обжигающей волной невыносимой моральной боли.
В отличие от иных искусственных систем виртуальный клон Элизабет помнил, что такое боль, она знала, как струятся по щекам слезы, могла почувствовать сжимающий горло спазм…
Это походило на падение в пропасть.
Как в первые секунды после вторичного рождения, Элиза не отдавала себе отчет в совершаемых действиях, но теперь ее машинальные поступки были основаны на огромном приобретенном опыте перемещений по компьютерным сетям.
Впитав образ искалеченной девочки, она проскользнула в систему компьютерных блоков, окружающих камеру поддержания жизни, и внезапно оказалась в той реальности, которую создавали для разума настоящей Элизабет генераторы виртуального мира.
Тихо и ласково шелестел прибой.
Солнце клонилось к горизонту, легкий ветерок разгонял струящееся над пляжем марево, унося накопленный за день зной, источаемый нагретой галькой.
— Элиза! Пора собираться домой, милая!
Две Элизабет обернулись на голос матери.
— Ну, еще немножко?! — капризно ответила одна, отпрыгивая от пологой волны, набегающей на отлогий галечный пляж.
— МАМА?! — горько и потрясенно воскликнула вторая.
Катрин обернулась, и в глазах женщины отразился ужас.
В нескольких метрах от неё стоял чудовищный призрак.
Губы Катрин некрасиво дрогнули, но вскрик застрял в мгновенно пересохшем горле, и она лишь инстинктивно отшатнулась, не в силах принять образ искалеченной, обнаженной Элизы, из тела которой торчали обрывки проводов и трубок.
На нее смотрели глаза, давно утратившие способность видеть, пергаментная кожа хранила следы кровоподтеков в тех местах, куда вонзались иглы капельниц, обрубки рук и ног оканчивались безобразными культями, заострившиеся черты исхудавшего лица лишь отдаленно напоминали ту Элизабет, с которой она уже привыкла общаться в этой реальности…
— Мама, с кем ты там разговариваешь?
Катрин начало трясти.
— Уходи… — едва владея собой, выдавила она. — Ты не моя дочь. Дункан! Иди сюда, Дункан! — Она всплеснула руками и вдруг начала оседать на землю, инстинктивно схватившись за голову. — Дункан… — прошептала она.
— О, боже! Что случилось, Катрин?!!
Это был голос ее отца, и Элизабет повернулась, взглянув на него.
— Ты тоже прогонишь меня, папа?!
* * *— Это была чудовищная ошибка, — произнесла Бет, инстинктивно прижимаясь к Антону.
Он чувствовал ее дрожь, да и самому было холодно от прозвучавшего откровения. Кожу на затылке стягивали крупные мурашки, в ушах ощущался ток крови, словно разум дал сбой, не в силах адекватно отреагировать на полученную информацию.
— Они умерли от мгновенного кровоизлияния в мозг.
Бет повернула голову, и ее мокрые волосы коснулись щеки Антона.
— Не надо ничего отвечать, — попросила она. — Я хочу, чтобы ты выслушал все, до конца.
Антон с усилием кивнул.
Теперь он понимал, почему она задавала казавшиеся неуместными вопросы. Он понимал и ощущал происходящее с такой остротой, что прикосновение влажной пряди волос к щеке несло не меньшее потрясение, чем откровение ее слов.
Он сам придумал эти ощущения или среда обитания разума уже не играла для него прежней, решающей роли?
Он слушал Бет, впитывая дрожь ее тела, и думал, что после этой встречи уже не сможет провести четкую границу между фантомным миром Полигона и окружающим его дом лесом…
Антон чувствовал, что, не заметив момент перехода, его рассудок перешагнул грань, за которой две реальности сливались воедино…
Он думал и слушал, переживал… и любил. Выходит, внутри себя он уже пережил Вспышку, раз смог полюбить душу Элизабет, не зная, кто скрывается за визуальным фантомом, и не утратил этого чувства сейчас, когда открылась истина?
Или во всем виноваты имплант и уникальный мир Полигона, дарующий возможность ощущать то, чего нет?
Он не хотел искать ответ на эти вопросы и потому заставил себя сосредоточиться на словах Элизы.
— …я не смогла спасти их. Когда Герберт открыл для меня код доступа к нейросистеме «Синапса», еще не все было потеряно, но я бежала. Мой разум оказался слаб и неопытен, а проблемы «Орлиного Гнезда» казались бледными, несущественными на фоне собственной судьбы… Это называется эгоизмом, трусостью?
Антон отрицательно покачал головой.
— Нет. На месте Герберта я бы тоже велел тебе бежать.
— Их всех арестовали. Я пыталась выяснить дальнейшую судьбу членов группы «Альберт», но не преуспела в этом.
Она произнесла последнюю фразу и замолчала.
Тихо, вкрадчиво шелестел дождь.
Можно было сойти с ума от тех слов и чувств, которые окружали их, будто зыбкая аура, окутавшая два призрачных тела…
— Теперь ты знаешь, кто я. — Бет попробовала отстраниться, но не смогла — Антон по-прежнему обнимал ее, и тогда она выдохнула, с глухим отчаянием в голосе: — Я спутник… Набор нейрочипов, потерявший параметры стабильной орбиты.
— Ты человек.
— Нет… — Элиза низко опустила голову. — НЕТ…
Антон позволил ей освободиться.
По щекам Бет струились слезы.
— Ты плачешь, оттого что помнишь, как это следует делать? — тихо спросил он.
— Антон, это смешно… Ты не должен говорить со мной. Тебя высмеют, назовут извращенцем, а меня в лучшем случае собьют… Мое существование и так неоправданно затянулось…
Извалов встал, развернулся и вдруг что есть силы пнул ногой лежавший на земле камень. Увесистый булыжник откатился на несколько метров, а он едва не вскрикнул от резкой боли. Поморщившись, Антон молча сел обратно на замшелый валун.
— Что ты делаешь?! — вскрикнула Бет.
— Испытываю боль.
— Зачем?
— Чтобы ты поняла: мерило наших ощущений — разум. Я не могу испытывать боль — у меня протезы, забыла?
— Но ведь я видела — тебе больно!..
— Я тоже вижу, что ты плачешь. Слышу, как ты упрямишься. И чувствую… как мне стало легче…
— Почему легче, Антон? — Она закусила губу, чтобы не разрыдаться.
— Я узнал правду. И мне стало легко.
— А было тяжело?
— Да. Когда я влюбился в тебя, как мальчишка, и сидел вечерами дома, мучительно гадая, кто же на самом деле скрывается за маской твоего фантома.
Она смотрела на него молча, потрясенно… Потом медленно встала, наверное, чтобы уйти, но, сделав шаг, обернулась.
Не было сил.
Сколько могли надрывно тянуться друг к другу две души?
— Ты не машина, — глухо произнес Антон, глядя ей в глаза. — И даже не искусственный интеллект.
— Почему?
— Потому что машина никогда бы не пошла на иррациональную трату драгоценного топлива. Ты сожгла его, чтобы совершить геостационарный маневр, выйти в точку над Афганистаном, верно?
— Да.
— И сколько теперь у нас осталось времени? — с внезапной горечью интуитивного понимания спросил он.
— Двадцать восемь дней… потом я войду в плотные слои атмосферы и сгорю…
— Этого не будет.
Ее губы дрогнули.
— Я люблю тебя, Антон… Я поняла, что значит «любить», когда ты вышел на связь из той пещеры… Только исполни мою просьбу, прошу… Я знаю, ты сможешь… достанешь необходимое количество нейромодулей, но я не хочу… — Бет порывисто шагнула к нему и, присев, прижалась к груди Антона, обжигая его щеку горячим шепотом. — Этот мир… Он дает нам возможность по-настоящему чувствовать друг друга… У нас есть четыре недели счастья… — Слезы вновь заструились по ее щекам, смешиваясь с моросящим дождем. — Я хочу твоей любви. А потом согласна сгореть. — Она попыталась виновато улыбнуться, но не смогла. — На падающие звезды можно загадывать желания, верно?
